![[personal profile]](https://www.dreamwidth.org/img/silk/identity/user.png)

в те уже изрядно отстоящие от современности времена, когда Виктор Орбан или вообще не находился у власти, или еще не вполне рельефно проявил себя как питекантроп, у меня была привычка с утра нобелевского — читай, «литературного» — четверга публично писать что-то вроде «сегодня мы все — венгры», подразумевая, что чуткие к прекрасному люди должны были бы испытать глубокое удовлетворение, если бы кто-то из двух актуальных литературных гениев венгерского происхождения — или Петер Надаш, или Ласло Краснахоркаи — был бы удостоен пусть и изрядного обесцененного титула, но все равно достаточно «индикаторного», чтобы в это четверговое утро заставлять нетерпеливо ждать новостей, пусть и с очень высокой долей вероятности в них будет совершенно неведомое тебя имя. Но должен признать, что эта привычка писать «сегодня все мы — венгры» (еще, помню, я прибегал к этому призыву во время Берлинале 2011-го года и Белы Тарра с «Туринской лошадью» на нем, но Изабелла Росселлини, прямо как нынешние дураки в Канне, решила тогда быть иранкой, хотя, справедливости ради, Фархади — это все же талантливый режиссер, а не бестолковый графоман, как Панахи) у меня отмерла, потому что Венгрия стала настолько плеторически иллюстрировать все самое мерзкое, что есть и в европейской политике, и, так сказать, в европейской «морали», что почти что любой уровень проявления симпатии к чему-то венгерскому стал ощущаться как что-то исключительно неуместное. Но вот сегодня с утра я, увидев фотографии, запечатлевшие вчерашний двухсоттысячный (!!!) гей-парад в Будапеште, испытал такое невероятное восхищение и такой неистовый энтузиазм, что фраза «сегодня мы все — венгры» сама зашевелилась на моих губах, потому что получилось так, что именно Будапешт в этот конкретный момент времени стал таким футуропрототипом, который авторитетно предсказывает, что все прекрасное в мире однажды победит, а все мерзкое в виде Орбана, Путина, питекантропных опять же попов - издохнет. И радуга будет не над прахом и не над кладбищем, а над миром, как, скажем, негасимый июнь